Дорогая Рассима, я очень тронута Вашим вниманием! СПАСИБО!!! Стихи Яночки продолжают жить, это так замечательно! Милая Галочка, стихи Ваши мне очень понятны, они такие живые, спасибо Вам большое!
Милая Инна,спасибо за добрые слова. Я не поэтичная натура и никогда не стремилась быть ей, иначе бы не стала бухгалтером. Просто свои мысли и впечатления могу выразить в более-менее стихотворной форме, так как прозой не все расскажешь. Яночкины стихи поэтичны и красивы,строчки пронизаны глубоким смыслом,одним словом-талантливы. Надеюсь, что Наташенька не сердится на нас, за то, что "застолбили" ее страницу.Помню раньше была страница, где выкладывали стихи.
Не только не сержусь - напротив, очень радуюсь, читая ваши строчки, идущие от сердца. Яночка, Инночка, Галочка, без вас мне в этой теме было бы скучно и одиноко. Очень красиво!!!!!!!Блистательно!!!!! И как в нашу с вами тему! Мне очень нравится!
Я смерти не боюсь,пощады не прошу, И точно знаю,что ее злодейки просто НЕТ, Предполагаю место будущей работы, Глобальный,межпланетный ИНТЕРНЕТ ! :geek:
199 ( В подражание, шутя...) Дом стал свидетелем двоих. Он знал сердец раздор и пенье, Став общей чашею терпенья, Копилкой счастья на двоих. В годах проверенный оплот, Он перенёс удары стойко Судьбы жестокой и на тройку Прелестных солнечных голов - Любви и случая венец, Из года в год крепивший лоно Семейных уз, не благосклонно Смотрел - с восторгом, наконец. "Что ж, то не дом - златое дно", - Подумав, каждый восхитится, Не преминув и ошибиться, Ведь зло посеяно давно. А в рост пускается оно В часы, для счастия благие. И бури грянули слепые И затуманили окно. Дом занемог. Обиды бьют Сердца и хлопают дверями И утомлённо вечерами Счёт разрушительный ведут. Был дом, а в нём тепло, уют И дней минувшего свеченье. Но - чаша полная терпенья, Сбив ход, часы разлуку бьют. Вот мир разделен пополам. Уже у счастья две дороги, И рвутся преданные ноги Вслед неостывшим головам.... Но полно счастью быть в слезах! Тот зла росток, явивший силу, Уже ль не в мочь и в хвост, и в гриву Искоренить, чтоб быть в тузах? Так знай же, коль потери страх Ещё велик, та туча минет, Корней лишившись, зло отринет. Любовь да в помощь в тех делах! 19.12.1990 г.
Чудесный,милый Интернет! Ты,как земной и добрый бог, Через разлуку и года, Племянников найти помог! Вернула детям я отца, Утешила я этим брата, Который долгие года, Скорбел от горькой той утраты. Их увезла его жена, Сбежав тихонько с Сахалина, Мой брат печально горевал, Ах, что наделала ты,Нина! Мне захотелось вдруг помочь, Хотя прошло так много лет, Не очень долго я искала, Помог глобальный интернет! Хоть далеко от Сахалина, Живет с семьей,племянник милый, СЕГОДНЯ поступил звонок, Сначала мне, а после брату, И это было нам отрадой! (Живем мы в разных городах) Его сбежавшая жена, Услышав голос мой,заныла, Она прощения просила, И видит Бог, я ей простила! И я довольна,что смогла, Подарок сделать к Дню Рожденья, Теперь не будет брат измучен, Ведь он- Отец и Дед трех внучек! ***************************** ХВАЛА ТЕБЕ, МОЙ ИНТЕРНЕТ!!! Я СЧАСТЛИВА, И СПОРУ НЕТ!!!
Картинки Цветы Девочки родные,спасибо вам большое за ваше творчество,стихи прелестные Наташенька,спасибо за фото вы очаровательны
Будут строчки Будут строчки вразброс и без рифмы, Или рифма слегка — по привычке. Не хочу ставить я даже точки, Но без точек другие уж пишут. Вместе с ними, возможно, я тоже Попытаюсь впечатать свой минус. Разрушители слов и порядка, Что могли обломать — обломали. Единицам всегда жить несладко, Существуют когда миллионы. Миллионы стадами блуждают По расчерченным пастбищам мира. И на серых полотнах лишь точки Разноцветные пишут узоры. Слишком часто цветные полоски Пропадают в невзрачных полотнах, А сие означает лишь то, что Их самих на пути обломали. Белый стих, вразнобой чтобы строчки, Где-то рифма всплывет по привычке. Лишний листик бумаги найдется, Чтоб впечатать его в некий томик. Будут бить по глазам эти фразы, Может, будет кто-то глумиться, А скорее — прочтут равнодушно, Не поняв ни единого слова. Будет томик в подвале пылиться Средь мышей и могильного хлада, А хозяева пыльных подвалов По-мышиному будут плодиться. Будут утром мазаться гримом, Перед сном не смывая, ложиться. Просыпаясь же в заспанной маске, Лишь слегка увлажнять свои веки. Нету слов, как бы там ни писалось, Вразнобой или нет — нет значенья. Нету слов — и к чему надрываться? Если б было к чему, то нашлись бы.
Единицам всегда жить несладко, Существуют когда миллионы. Миллионы стадами блуждают По расчерченным пастбищам мира. И на серых полотнах лишь точки Разноцветные пишут узоры. Слишком часто цветные полоски Пропадают в невзрачных полотнах, А сие означает лишь то, что Их самих на пути обломали. Белый стих, вразнобой чтобы строчки, Где-то рифма всплывет по привычке. Лишний листик бумаги найдется, Чтоб впечатать его в некий томик. Будут бить по глазам эти фразы, Может, будет кто-то глумиться, А скорее — прочтут равнодушно, Не поняв ни единого слова. A ponjav- slezy v glazah!!!!!!!!
ЧуднО! Сегодня утром рассказывала Вадиму о своём последнем контакте. Слово за слово... речь зашла о людях, об их разобщённости, убогости. На тему навели кое-какие мои наблюдения и принятая на контакте фраза: "Самолюбивые, и, значит, с мыслью плохо". Я сказала Вадиму примерно следующее: "Люди, словно мышки, норовят поскорее проскочить в свои норки". Зашла на форум, а тут меня ждёт это стихотворение. Случайно ли? Яночка, сильно сказано, с болью.
Я вам очень благодарна, дорогие мои девочки, за тёплые отзывы! Это так замечательно, что вам понравились стихи Яночки!!!
Это шуточный рассказ, основанный на реальных фактах. Аннотация "Абсурдно, но факт". Диалог Журналиста с Писателем Ж.: Говорят, что каждый писатель в определенный момент жизни "исписывается". Будучи несколько лет на подъеме творческих сил и пике славы - резко скатывается вниз и подняться уже не в состоянии. Это правда? П.: Правда. Правда, не у каждого писателя бывает счастье (или несчастье) находиться на пике славы, и далеко не каждый бывает удовлетворен своими творческими способностями. Жизнь писателя это постоянный поиск и самосовершенствование. Конечно, говоря все это, я не беру в расчет второсортных и ниже писак. Собственно, я их никогда не беру в расчет. Пусть себе забавляются в литературных кружках. Ж.: Все мы помним, как вы начинали: победа на литературном конкурсе для юношества, ваш венок сонетов занял достойное место в антологии современной поэзии страны, затем литературная премия за дебют года и специальная награда как самому молодому писателю... Вы отличились и в прозе, и в поэзии. Ваше имя знал каждый грамотный человек в стране, оно уже узнавалось за рубежом, хотя написали вы совсем мало. Что же произошло? Почему вы перестали публиковаться? Как-то не верится, что такой талантливый человек перестал писать. П.: Открою правду: до тридцати семи лет я решил написать столько же, сколько и Пушкин. Общее количество слов в произведениях Пушкина - 313 тысяч. Значит, я должен был написать не меньше. Учтите - написать, а не настрочить. Посчитать количество слов своих произведений - не проблема, дело времени. Когда составляли словарь языка Пушкина, их считал институт прикладной математики и кибернетики (то есть гуманитарии не решились заниматься математикой и свалили ее на математиков). Но, помимо общего количества слов, есть еще запас слов, у Пушкина он равен 21 тысяче. И это тоже, наверное, считал тот самый институт. Ну а как же быть мне? Сейчас компьютеры, все проще, а двадцать лет назад я о них и не знал. К примеру, сейчас нужно найти (или создать) программу, которая посчитает мой словарный запас, для этого надо найти хорошего программиста, который поймет, что мне от него нужно. А тогда ни один институт кибернетики мои слова считать не стал бы, а чтобы посчитать обычным способом, то есть провести научное исследование собственных текстов, понадобится столько же времени, что и на их написание. Значит, тот срок, отпущенный мне до тридцати семи лет, я должен был разделить пополам, в первую половину написать произведения на 313 тысяч слов, а вторую половину потратить на исследования. В общем, пока я размышлял на эту тему и разрабатывал всевозможные планы подсчета слов, мне минуло тридцать шесть, и я пришел в ужас от невыполнимости задачи: написать за полгода Пушкина и за полгода посчитать. Я осознал всю трудность ситуации, прошел курсы переквалификации и теперь работаю математиком. Только не спрашивайте где. Ж.: Так почему вы перестали писать, не совсем понятно? П.: От ужаса... Ж.: Значит, вы теперь не пишете, а считаете. А не хочется ли вам вернуться к литературному творчеству? П.: Иногда у меня возникают такие мысли, но я отметаю их прочь, как провокационные. Дело в том, что если я заново начну писать, то примусь считать: сколько лет я потратил впустую на цифры и формулы, сколько я мог бы написать за все эти долгие годы, я выведу среднее количество страниц, которые я мог бы писать в неделю, в месяц, в год, помножу их на все годы, потом умножу на 333 (к вашему сведению: одна стандартная страница вмещает 333 слова), и от полученных данных меня хватит удар. Ж.: Все же это странно: променять творчество на цифры... П.: Видимо, это болезнь. Надеюсь, она уникальна. Ж.: А что бы вы посоветовали вашим читателям? П.: Поменьше считать и побольше читать. Ж.: Что ж, пожелаем и мы нашему любимому писателю: поменьше считать и побольше писать...
Яна с рождения очень жизнерадостна и очень любила жизнь, но все происходящие события принимала близко к сердцу и пропускала через себя всю боль и несправедливость. Это всегда имело отражение в ее творчестве. ПЕСНИ ПУРПУРНОГО СЕРДЦА Песня первая ПЕСНЯ О СВОБОДНЫХ ПТИЦАХ Стояла осень, и все молчало кругом в терпеньи и ожиданьи, и пела песню высóко в небе златая птица – зимы предвестник. Навстречу стая ворон летела. Заслышав песню, сыграть решили в игру воронью с златою птицей. И окружили вороны птицу, и вопрошали ее с насмешкой: - Зачем летаешь одна ты в небе, иль не боишься вороньей стаи, что очень часто здесь пролетает и это небо своим считает? Сказала птица воронам гордо: - Я здесь летала и пела песню затем, что небо одним считаю для всякой птицы, для всякой твари. И я не знала, что это небо в свои владенья вороны взяли и разделили невидной цепью! И рассмеялась одна ворона, и подлетела вплотную к птице, и, глядя прямо в глаза, сказала: - Такие птицы, как ты, родная, всегда смешили воронью стаю. Слова о воле, слова о небе и о полете, свободном взмахе крыла… Конечно, все это мило, все это гордо, однако… глупо. Ты лучше вспомни, когда такие как ты, собравшись в большую стаю, летая гордо, паря свободно и вдруг увидев ворону в небе, смеются тут же и начинают дразнить ворону, в упрек ей ставить, что петь не может, как вы летая! И зло сверкнула ворона глазом, и злобно стая засоглашалась. А птица молча летела с ними. Была согласна, но, что поделать – гордыню птичью нельзя умерить. - Затем и взяли себе мы небо и оградили, как ты сказала, «невидной цепью». Теперь мы можем летать свободно и каркать вволю – петь не умеем. Чужие птицы здесь не летают. Здесь наше царство – лети отсюда, пой свою песню в другом ты месте, но в нашем небе должна молчать ты. Но птица все же сказала гордо, не захотела ворон послушать: - Едино небо, прости, ворона. Ты каркай вволю – твоя то песня и твое право, кто же смеется?! Я ж свою песню хочу продолжить. Едино небо, едины птицы! И разозлилась тогда ворона, и разозлилась воронья стая. Проткнула клювом ворона птице златую шею и, грозно каркнув, звала всю стаю полет продолжить. Еще живая, златая птица летела в небе, к земле снижаясь. Летела птица в осеннем небе, хотела крикнуть, но все молчала – кричала немо. И лишь кружились златые перья, смешавшись в вихре с пером вороньим. Унес их ветер. Песня вторая ПЕСНЯ СТРАННИКОВ And if you hear me talking on the wind You've got to understand We must remain Perfect Strangers… Deep Purple И не знаешь кто, и не знаешь где, сколько зим, сколько лет, сколько весен, скольких буйных коней обуздав ты найдешь своего скакуна. Впредь – не думай о том, до тех пор не считай, не гадай, не планируй. Планы – смерть. Будь как жизнь. Странники – странный народ. И вступая в ряды, будь один средь одних. Миллионное войско исчезло вдали, растворилось в тумане долин – между гор – в облаках; их и не было там, их не будет нигде, лишь в пыли – растопчи, оботри сапоги о траву, скоро тучи прольются дождем и омоют ее. Подбери в поле птицу с подбитым крылом, это сокол, его приголубь, излечи, отпусти – может, больше не будет ловить голубей, может, будет к тебе на плечо прилетать. Вороной дикий конь, что гроза для чужих, зоркий сокол, вернувшийся с птичьего пира, – так случится, что только двоих ты оставишь друзей. И взбираясь на горы, и мчась средь песков, в знойный день и в морозную ночь, меж рассыпанных зданий прошедших веков, в круге будущих кладбищ грядущих столетий, умирать каждый миг, каждый день, каждый год, в сновиденьях рыдать словно ветер, вулканом вскипать, а проснувшись, смотреть на костер не мигая – будешь. Эта жизнь для тебя; никогда и нигде не найдешь пониманья – пониманья чужих, неживых, преходящих. И такого как ты повстречав средь зимы, улыбнешься ему и посмотришь вослед. Мы отличные странники, путь впереди. Песня третья ПЕСНЯ О ПУРПУРНОМ СЕРДЦЕ Эти песни когда-то написаны мной. Столько долгих веков протянулось меж нами. Никогда не забуду, не вспомню однажды, потому что герои всегда в моем сердце. Хоть аккорд заключительный бродит по струнам моей арфы больной – никогда не замолкнет мелодии звук. Парадоксообрáзные символы слова говорят языком, не понятным чужим, лишь с такими как я. И для них эти песни. И для них бьется сердце, разбитое на – осколки, к которым нельзя прикоснуться, на осколки, которые им не собрать, как бы не было жаль им печального друга… Мое сердце совсем не бордового цвета, – темный пурпур с огнем средь застывшей зимы. На плоту уплывая в далекое море, столь огромное, что не видны берега ни с какой высоты, вспоминать я не буду о том, что когда-то сотни жал ядовитых травили мне сердце, – оттого оно стало пурпурного цвета… В глубине океана, под солнцем чужим буду путником лишь, не искавшим защиту, прилетать будет сокол ко мне на плечо, вместе с ним я сама, обернувшися птицей, улетать буду в небо, размять свои крылья. В светлом небе, где нету невидных границ, где и видных границ никогда не начертят, мы споем свою песню и будем парить… Может, некий грифон мне поранит крыло, вовсе не удивив, и проткнет мою шею. Может, сокол мой верный насмéрть будет биться. И умрет, я умру вместе с ним, но вначале – на блуждающий плот отнесу, обливаясь слезами и кровью, приголубив его, как когда-то давно, обниму золотыми крылами, и тогда в океане, среди зимних вод – остановится темно-пурпурное сердце.